Струве Василий Васильевич

Библиография

 

Исторические надписи Урукагины и история их интерпретации

"Вестник древней истории". 1964. 4. С. 3-23.

 

Время правления шумерийского царя-реформатора начала XXIV века до н. э. Урукагины является для истории шумерийского общества таким же узловым моментом, как для Египта время царя-солнцепоклонника Эхнатона. Если событиям царствования последнего посвятили свои работы многие из египтологов, то не меньшее количество шумерологов пыталось установить значение реформ Урукагины. Поскольку же интерпретация шумерийского текста еще требует преодоления значительно более существенных препятствий, нежели интерпретация египетского текста, внимание изучающих события царствования Урукагины обращалось и обращено в первую очередь на интерпретацию исторических надписей царя-реформатора шумерийского города-государства Лагаш, чтобы создать надежную основу для дальнейших исследований. Интерпретация надписей Урукагины приобретает особенное значение для нас, советских историков, перед которыми стоит сложнейшая проблема периодизации истории Востока, проблема, не стоящая перед буржуазной историографией, так как последняя рассматривает общества Востока, начиная с момента их государственного бытия, как феодальные. Советская историография, приступившая к решению этой проблемы в начале 30-х гг.. еще далека от окончательного ее разрешения. В самом деле, задача определения общественного строя государств древнего Ближнего Востока разрешена советской историографией на основании шумерийских документов хозяйственной отчетности лишь в отношении одного момента, правда, наиболее существенного, а именно - определения их общественного строя как рабовладельческого¹. Дальнейшее же уточнение должно быть достигнуто в результате более глубокого изучения шумерийского языка и созданной тем самым возможности привлечения исторических шумерийских текстов, еще не подвергшихся в достаточной степени четкой интерпретации.

Использовать наряду с документами хозяйственной отчетности также и исторические надписи шумерийских правителей настоятельно необходимо потому, что документы хозяйственной отчетности отражают социально-экономические условия не всего государства, а лишь отдельных храмовых или царско-храмовых хозяйств. Если мы располагаем для времени III династии Ура (2132-2024 гг. до н. э.) рядом архивов с документами хозяйственной отчетности, раскопанных в различных городах Шумера, и можем тем самым построить с некоторой долей вероятности общее представление об экономике Шумера², то для времени правления Урукагины и его предшественников дело обстоит, к сожалению, в этом отношении значительно хуже. Пока для начала XXIV в. до н. э. известен лишь один архив с документами хозяйственной отчетности, раскопанный в Лагаше, который не имеет отношения ко всем храмам этого города-государства, а лишь к одному храму богини Баба. Поэтому документы архива храма Баба в Лагаше не являются сами по себе надежным основанием для общих выводов о социально-экономической структуре общества города-государства Лагаша, несмотря на то, что автографии основной массы этих сравнительно многочисленных документов древнего архива изданы³ и первичная обработка их завершена⁴.

Лишь путем привлечения исторических надписей самого Урукагины и сопоставления результатов их изучения с данными табличек архива храма богини Баба можно построить адекватное понятие общественного строя Лагаша XXV-XXIV веков. Конечно, для достижения этой цели необходимо приступать к интерпретации указанных надписей без какой-либо предвзятой установки, которая была у Деймеля. Хотя Деймель и оказал исторической науке неоценимую услугу первичной обработкой архива храма богини Баба, вместе с тем своим истолкованием надписей Урукагины он обусловил установившуюся в историографии неправильную характеристику тех слоев общества Лагаша, которые нашли отражение в этих надписях. Деймель считал, что "люди любой профессии, в пользу которых Урукагина провел свои реформы, принадлежали каким-нибудь образом к храмовому персоналу, с (частичным) исключением может быть lú-gu-la dumu Lagaš^ki, т.е. "мощных" resp. "великих" и "граждан Лагаша"" (Or., 2, стр. 30 сл.). И далее он в "детях Лагаша" видит людей, которые "находились, наверное, также в большей своей части посредственно или непосредственно на службе храма" (там же, стр. 31). Опираясь на подобное истолкование надписей Урукагины, Деймель приходит к выводу, что мероприятия лагашского реформатора являлись реакцией на стремление мощных жреческих семейств произвести секуляризацию храмовых владений (там же). Перенесение в рабовладельческий период явлений, свойственных истории церкви в период феодализма, не может не вызывать сильнейшего сомнения, и я интерпретацией исторических надписей Урукагины докажу, как я полагаю, несостоятельность предпосылки Деймеля о связи со службой в храме всех групп населения, упоминаемых в этих источниках.

В противоположность документам хозяйственной отчетности времени Урукагины, бедным по своему лексическому материалу и простым по своему построению, исторические его надписи требуют вследствие богатства своего словарного запаса и сложности построения много кропотливой филологической работы несмотря на то, что история их интерпретации насчитывает уже больше пятидесяти лет. Правда, интерпретация исторических надписей Шумера не представляет в общем таких трудностей, как интерпретация шумерийских религиозных гимнов или литературных текстов - переводы последних разными учеными, по отзыву А. Фалькенштейна, самым невозможным образом не соответствуют друг другу⁵. Но и при изучении исторических надписей Урукагины мы найдем примеры сильнейшего расхождения в переводах одного и того же текста различными исследователями. Так, забегая вперед, я укажу уже здесь на столь же коренное разногласие двух высококвалифицированных шумерологов в переводе исторической надписи Урукагины, найденной в Лагаше при раскопках начала века⁶. Действительно, как будет показано, когда приступим к интерпретации указанной надписи Урукагины, Э. Сольберже⁷ и М. Ламбер⁸ дали абсолютно несоответствующие друг другу переводы III столбца этого текста.

Конечно, такое резкое расхождение в переводе одного из столбцов данного эпиграфического памятника было обусловлено до известной степени фрагментарностью предшествовавшего контекста, чрезвычайным своеобразием содержания этой очень краткой надписи, а также сравнительно малой ее изученностью. Что же касается других исторических надписей Урукагины, то здесь дело обстояло несколько иначе. Другие его надписи сохранились несравненно лучше, нежели надпись, интерпретированная двумя вышеназванными исследователями. Кроме того, имеющиеся в них лакуны могут быть отчасти восстановлены вследствие близости некоторых из этих надписей друг к другу. Так, самая обширная из исторических надписей Урукагины, содержащая наиболее обстоятельное изложение социальных реформ лагашского правителя, сохранилась в двух копиях, будучи увековеченной на двух конусах, так называемых конусах B и C. Обе эти копии, автографированные Ф. Тюро-Данженом в эпиграфической части большого труда, посвященного изданию памятников, открытых французскими раскопками в Лагаше⁹, почти тождественны друг с другом. Благодаря наличию двух копий может быть полностью восстановлен текст надписи, который был поврежден в нескольких местах ее копий. Уже в 1905 г. Ф. Тюро-Данжен дал перевод этой надписи, а также и двух других исторических надписей Урукагины¹⁰. Хотя данный перевод и был громадным творческим достижением шумерологии, тем не менее Тюро-Данжен вынужден был на том уровне знаний шумерийского языка оставить без перевода ряд мест надписи конусов A и B и тем самым предоставить историкам лишь "фрагментированный источник"¹¹.

Надпись конусов B и C является не только самой обширной из трех изданных Тюро-Данженом исторических надписей Урукагины, но и первой из них по времени своего составления. Это вытекает из того, что в начале данной надписи Урукагина отметил меньшее число достижений своей строительной деятельности, нежели в надписи так называемого конуса A, где перечисляется еще ряд храмов, воздвигнутых Урукагиной, которые не упомянуты в надписи конусов B и C. Поэтому надлежит поставить надпись конуса A по времени на второе место после надписи конусов B и C. Сохранность конуса A весьма плачевная, он состоит из четырех осколков, три из которых могут быть соединены в один большой фрагмент, а местоположение четвертого осколка не может быть еще установлено¹². Благодаря близости надписи конусов B и C к фрагментированной надписи конуса А становится возможным восстановить хотя бы частично лакуны последней. Из факта близости содержания обеих надписей можно сделать еще и тот интересный вывод, что время составления их разделяет лишь очень краткий промежуток, поскольку реформы Урукагины остались еще без существенных изменений и дополнений. Если имеется, как мы увидим ниже, веское основание для датировки надписи конусов B и C первым годом царствования Урукагины, следовавшим за первым и последним годом его патесиата, то, стало быть, надпись конуса A надлежит датировать, самое позднее, вторым годом его царствования¹³. Тюро-Данжен дал в SAKI транскрипцию и перевод всей сохранившейся надписи конуса А раньше, чем надписи конусов В и С¹⁴, хотя он несомненно видел, что строительная деятельность Урукагины, отмеченная в надписи конуса А, требовала несколько большего времени, нежели строительство его, увековеченное в надписи конусов В и С. Деймель, очевидно, считал, что вопрос о сравнительной датировке обеих надписей не имеет большого значения вследствие чрезвычайной близости их содержания¹⁵.

Третий же эпиграфический памятник Урукагины, так называемую Овальную пластинку, Тюро-Данжен, очевидно, из соображения хронологии транскрибировал и перевел в SAKI уже после надписи конусов В и С¹⁶. Этот памятник представляет собой овальную пластинку из обожженной глины, покрытую с обеих сторон надписью в пять столбцов, причем столбцы на оборотной стороне пластинки являются продолжением соответствующих столбцов на ее лицевой стороне. Памятник, так же как и конус А, сильно фрагментирован, но в эпиграфическом отношении последний имеет перед Овальной пластинкой одно существенное преимущество. Дело в том, что во втором прямоугольнике¹⁷ сохранившейся части I столбца надписи конуса А вписано имя Урукагины, и, следовательно, не подлежит сомнению, что надпись конуса А отражает деятельность лагашского царя-реформатора. Что же касается надписи на Овальной пластинке, то здесь дело обстоит иначе - в сохранившейся части ее IV столбца повествуется о войне с Урлуммой, патеси¹⁸ Уммы, который, согласно историографической надписи патеси Энтемены, одного из предшественников Урукагины, был современником и врагом этого лагашского правителя Энтемены.

Указанная историографическая надпись Энтемены, сохранившаяся на двух конусах¹⁹, сообщает в части, посвященной событиям правления Энаннатума I и Энтемены, о победоносной войне последних с правителем Уммы Урлуммой²⁰. Повествование надписи Энтемены о войне с Урлуммой местами буквально совпадает с текстом IV столбца Овальной пластинки²¹. Надлежит в данной связи указать и на то наблюдение, которое я сделал в одной из последних статей "Энтемена узурпатор"²² где я пытался доказать, что Энтемена, патеси Лагаша, был узурпатором, захватившим власть у своего брата Лумматура, соправителя их отца Энаннатума I. Поэтому Энтемена ради укрепления своей узурпированной власти обратился к жречеству Энлиля, верховного бога Шумера, с которым богословская система Ниппура и Лагаша тесно связывала Нингирсу, главного бога Лагаша. Наряду с этим Энтемена увеличил число полноправных в Лагаше примерно до 3600 путем уравнения в правах со старой знатью зажиточных людей из среды народа, которые уже в течение долгого времени, будучи организованными в фалангу тяжеловооруженных воинов, доблестно защищали свой родной город. Эта тяжеловооруженная пехота, а не знать на своих колесницах, решала исход сражения. Очевидно, ее фаланга под руководством Энтемены и решила исход битвы с уммаитами, во главе которых стоял патеси Урлумма. Следовательно, возможно, казалось, предположить, что и Энтемена провел в Лагаше социальные реформы, которые могли найти свое отражение в одной из его надписей, каковую бы следовало в таком случае отождествить с Овальной пластинкой. Подобное отождествление становится тем более, надо думать, возможным, что составитель надписи восхвалял здесь победу над Урлуммой, правителем Уммы, которая была одержана Энтеменой, одним из предшественников Урукагины, относившегося, как известно, враждебно к своим предшественникам. Поэтому невольно может возникнуть предположение, что надпись Овальной пластинки не была составлена при Урукагине, а восходит ко времени его предшественника, патеси Лагаша Энтемены. Если в свое время Ф. Тюро-Данжен, автор первичного издания эпиграфических памятников времени лагашского царя-реформатора, безоговорочно включил надпись Овальной пластинки в число исторических надписей Урукагины, то теперь, после полувекового изучения этих ценных исторических источников, требуется поставить во весь рост вопрос о датировке Овальной пластинки, вопрос о возможности включения ее в число памятников, созданных в годы правления Урукагины, или же о необходимости ее передатировки и перенесения ее во время правления Энтемены.

Поэтому интерпретатору надписи на Овальной пластинке надлежит ответить в процессе своего истолкования на следующие вопросы: 1) вопрос о наличии словесных совпадений в тексте надписи Овальной пластинки с текстом надписей конусов А, В и С; 2) вопрос о возможности сопоставления некоторых реформ, упомянутых в надписях Овальной пластинки и в надписях конусов А, В и С, несмотря на все отличие изложения их на Овальной пластинке, с одной стороны, и на конусах А, В и С, с другой; 3) вопрос о возможности объяснения некоторых существенных изменений, внесенных надписью Овальной пластинки в изложение отдельных реформ по сравнению с изложением их в надписях конусов А, В и С,- указанием на расширение и углубление законодательной деятельности Урукагины; 4) вопрос о возможности объяснения наличия новых реформ в надписи Овальной пластинки, не упомянутых в надписях конусов А, В и С,- указанием на условия тяжелой политической обстановки, в которой Урукагина оказался в результате своих реформ; 5) вопрос о возможности сопоставления строительной деятельности, отмеченной в надписи Овальной пластинки, со строительной деятельностью Урукагины, увековеченной в надписях конусов А, В и С; 6) вопрос о возможности включения царем-реформатором Урукагиной в одну из своих исторических надписей повествования о военных подвигах одного из своих предшественников на престоле правителя города-государства Лагаша - Энтемены, несмотря на то, что Урукагина, согласно свидетельству надписей конусов В и С, весьма отрицательно относился к деятельности своих предшественников. Лишь решив положительно проблему о связи реформ, перечисленных в Овальной пластинке, с реформами Урукагины, интерпретатор указанной надписи получит право с большой долей вероятности включить ее в число исторических надписей царя-реформатора.

Конечно, решение этой проблемы станет для меня возможным лишь после исчерпывающей интерпретации всего сохранившегося текста Овальной пластинки, ибо последний до сих пор таит в себе еще многие cruces interpretum, которые я попытаюсь по мере сил осознать и убрать с пути проникновения в смысл текста. Поэтому я коснусь связанных с ней вопросов и попытаюсь на них ответить только в исследовании, специально посвященном тексту Овальной пластинки, а пока же буду исходить из рабочей гипотезы, что Овальная пластинка является памятником эпохи Урукагины.

Все три источника, относительно которых я отметил время издания, дал определение их сохранности и установил сравнительную их характеристику, содержат описание социальных реформ, имевших место в Лагаше. Из них надпись конуса А и надпись конусов В и С несомненно перечисляли реформы царя Урукагины, а относительно надписи Овальной пластинки, можно, как мы только что установили, пока лишь в качестве рабочей гипотезы высказать предположение, что и она излагала реформы того же царя Лагаша.

Но исследователю истории общественного строя Лагаша времени Урукагины и его предшественников необходимо также изучить и те источники, которые отражают военные события, потрясавшие Лагаш в то время²³. Дело в том, что эти боевые столкновения Лагаша, управляемого царем-реформатором, со своими соседями, враждебными этим реформам, нашли свой отклик в документах хозяйственной отчетности и оказали большое влияние на внутреннюю историю общества Лагаша²⁴.

Один из текстов, повествующий о войнах Урукагины, был уже упомянут выше. Это фрагментированная и трудная для понимания сравнительно небольшая надпись, раскопанная в Лагаше незадолго до первой мировой войны²⁵. Все же в настоящее время можно на основании новых достижений шумерологии извлечь из данного источника ряд дополнительных указаний для истории и экономики Лагаша времени Урукагины. Так, прежде всего из этого эпиграфического памятника видно, какой характер носило обвинение, предъявлявшееся царю-реформатору его врагами. Далее, путем сопоставления описания военных действий в этом источнике с некоторыми сведениями, извлеченными из документов хозяйственной отчетности, можно установить характер военных действий против Лагаша в четвертом и в пятом годах правления Урукагины, что будет иметь большое значение для окончательного определения общественного строя Лагаша времени Урукагины и его предшественников.

Если только что описанная табличка, отразившая в своей надписи войны Урукагины, фрагментирована в сильнейшей степени, то та табличка, которая проливает яркий и вместе с тем мрачный свет на исход войн царя-реформатора, отличается идеальной сохранностью. Данный эпиграфический памятник, открытый на месте Лагаша в 1903 г. и изданный в 1907 г. ²⁶, известен среди специалистов под названием "Глиняная табличка"²⁷. Надпись памятника лишь немного пострадала в конечной части оборотной стороны, но эти повреждения настолько незначительны, что все несколько разрушенные слова текста могут быть с полной уверенностью восстановлены. Содержанием надписи Глиняной таблички является "элегия" некоего лагашского писца, сторонника царя-реформатора, оплакивающая разрушения и кровопролитие, учиненные в области города-государства Лагаша победоносными вражескими войсками. В противоположность всем вышерассмотренным историческим надписям правления Урукагины текст Глиняной таблички не ставит, за немногими исключениями, интерпретатора перед большими трудностями. Вместе с тем лексический состав текста оказывает существенную помощь при интерпретации других надписей Урукагины. Сопоставление названий оскверненных святилищ, перечисленных в Глиняной табличке, дает историку представление о том наследстве, которое получил Лагаш от предшествовавшего Урукагине времени. Наконец, содержание надписи Глиняной таблички дает определенное указание и на ту историческую обстановку, при которой имело место поражение Урукагины.

Глиняная табличка является последней из крупных надписей, так или иначе связанных с личностью царя-реформатора, интерпретация которых является основной задачей моего исследования в целом. Строительные надписи, а также те краткие и кратчайшие надписи, которые называются специалистами "оливами", я привлеку к комментарию вышерассмотренных исторических надписей, если они будут способствовать их разъяснению. Поэтому я могу теперь перейти к обзору многотрудного изучения перечисленных исторических надписей Урукагины после их замечательной первичной интерпретации, предложенной Тюро-Данженом.

Сравнительно долгое время интерпретация надписей Урукагины Тюро-Данженом оставалась непревзойденной и последующие исследователи использовали в своих работах его переводы тех или других разделов надписей без каких-либо изменений²⁸ или же, изменяя их, закрывали себе путь к правильному пониманию этих древних текстов²⁹.

Лишь в 1920 г. появилось специальное самостоятельное исследование, посвященное интерпретации исторических надписей Урукагины. Это - обстоятельная работа А. Деймеля "Тексты реформ Урукагины"³⁰. В этой работе автор ставил перед собой задачу определить цель реформ названного правителя Лагаша и в связи с разрешением этого вопроса попытался дать новый перевод надписи конусов В и С. Данную надпись Деймель перевел в полном ее объеме, начиная с изложения строительной деятельности Урукагины и описания злоупотреблений со стороны предшествовавших властителей и кончая перечислением благодетельных мероприятий в пользу народа со стороны царя-реформатора. Деймель попытался также интерпретировать и некоторые прямоугольники надписи, оставленные без перевода Тюро-Данженом. В некоторых случаях Деймелю действительно удалось уточнить и исправить перевод Тюро-Данжена, и притом уточнения и исправления Деймеля касаются не только мелочей, но и некоторых существенных пунктов. Такие несомненные успехи Деймеля были обусловлены глубоким изучением документов хозяйственной отчетности храма богини Баба, которое помогло ему осознать в ряде случаев значение отдельных разделов надписей Урукагины, как об этом свидетельствует обстоятельный комментарий Деймеля к постановлениям реформ Урукагины. Комментарий Деймеля начинается с введения, в котором разъясняются основные из встречающихся в текстах терминов, а затем Деймель переходит к детальному рассмотрению в систематическом порядке совокупности реформенных постановлений, привлекая в процессе комментирования также содержание конуса А и Овальной пластинки. Содержание всех указанных надписей Урукагины, как упоминающих о злоупотреблениях его предшественников, так и перечисляющих его реформы, Деймель разделяет на 13 параграфов. Тем самым немецкий шумеролог определил вышеперечисленные надписи Урукагины в качестве законодательных памятников и смог, таким образом, засвидетельствовать законодательную деятельность правителей южного Междуречья уже для шумерийского периода. Последующие исследователи, продолжавшие работу Тюро-Данжена и Деймеля по интерпретации надписей Урукагины, следовали в данном отношении примеру Деймеля и разделяли изучаемые тексты царя-реформатора на некоторое количество параграфов. И еще два вывода А. Деймеля должны быть отмечены в качестве крупного достижения в сложной работе изучения религиозной и храмовой политики царя-реформатора. Первый из них касается реформы Урукагины в деле управления храмами и храмовым имуществом богов пантеона Лагаша за исключением храмов верховного бога города-государства Лагаш Нингирсу и его божественной семьи. Деймель установил, что царь-реформатор передал управление храмов всех богов, кроме храмов Нингирсу, его жены Баба и их детей, снова полностью их шангу "верховным жрецам", права которых по заведованию храмовым имуществом были сильно урезаны при предшественниках Урукагины. И второй из этих выводов Деймель сформулировал следующим образом: "Имущество храмов Нингирсу, Баба, их детей Галалима и Дуншаггана патеси (энси), его жена и дети должны были рассматривать не как свою собственность, но должны были заведовать им исключительно в интересах храмов". В самом деле, документы хозяйственной отчетности храма богини Баба при предшественниках Урукагины называют имущество храма "собственностью" (ù-rum) жены патеси, при Урукагине же имущество храма называется "собственностью" (ù-rum) богини Баба³¹.

К сожалению, Деймель в этом своем исследовании не только не интерпретировал все исторические надписи, связанные с правлением Урукагины, но даже полностью не перевел и все те надписи, которые излагают реформы последнего. По существу он интерпретировал в этой работе одну лишь надпись конусов В и С (DRU, стр. 6-9). Из двух же других надписей Деймель оставил почти совсем без перевода текст конуса А, поскольку в нем нет упоминания о каких-либо новых реформах по сравнению с перечисленными в надписи конусов В и С. По отношению к тексту конуса А он ограничился лишь упоминанием отдельных его разделов (см. DRU, стр. 9).

Несколько больше внимания уделил Деймель надписи Овальной пластинки, поскольку здесь перечислено несколько новых реформ, которые не упоминаются в надписях конусов. Деймель и попытался интерпретировать отмеченные Овальной пластинкой новые реформенные постановления Урукагины, хотя он и признавал, что для него "они оставались большей частью столь же непонятными, как и для Тюро-Данжена" (DRU, стр. 10). Постановления же, встречающиеся также в надписях конусов А, В и С, Деймель оставил совсем без перевода, отослав читателя к переводу Тюро-Данжена 1907 года.

Конечно, подобное ограничение своей задачи автором значительно умалило ценность его исследования, но самым крупным недостатком его работы является ряд грамматических неточностей, имеющихся налицо в переводе. Правда, этот недостаток работы Деймеля не должен рассматриваться в качестве его вины, а скорее в качестве его беды. Дело в том, что он написал свое исследование о реформенных текстах Урукагины до 1923 г., когда была опубликована первая научная грамматика шумерийского языка, созданная А. Пёбелем, который этим своим трудом положил основание для точного и четкого понимания многих особенностей словообразования и синтаксиса древнего языка³². Деймель сам признал в 1924 г. в первом издании своей "Шумерийской грамматики", что он лично благодаря труду Пёбеля многому научился³³. Последний использовал в своем исследовании в качестве иллюстраций для своих грамматических положений обильный материал из шумерийских царских надписей, в том числе и из исторических надписей Урукагины, способствовав тем самым в значительной степени устранению ряда трудностей в понимании этих текстов.

К сожалению, Г. А. Бартон не сумел использовать ценные результаты труда А. Пёбеля, и поэтому его книга, посвященная интерпретации царских надписей Шумера и Аккада³⁴, которой он полагал заменить классический труд Тюро-Данжена, оказалась не на должной высоте³⁵.

Монография Р. Шольтца о структуре шумерийских глагольных префиксов в противоположность книге Бартона использует достижения исследований Тюро-Данжена и Пёбеля, но она, к сожалению, не нашла своего завершения. Лишь ее первая часть о значении глагольных префиксов в документах хозяйственной отчетности была опубликована³⁶. Вторая же часть, в которой должно было рассматриваться применение глагольных префиксов в шумерийских исторических текстах, в свет так почему-то и не вышла³⁷.

Второе издание "Шумерийской грамматики" Деймеля явилось большим достижением в области шумерологии по сравнению с первым ее изданием 1924 года. Если первое издание было построено по существу на основе документов хозяйственной отчетности, то второе наряду с этими документами весьма интенсивно использовало исторические, а также и религиозные тексты Шумера. В этом издании Деймель широко использовал и результаты исследований Тюро-Данжена и Пёбеля. С переводами использованных в грамматике шумерийских текстов приходится несомненно считаться³⁸. Надлежит также отметить, что Деймель здесь попытался восполнить пробел, допущенный им в работе 1920 года об исторических надписях Урукагины, в которой он, как было указано выше, оставил без перевода IV столбец Овальной пластинки и Глиняную табличку. Во втором издании грамматики Деймель дал перевод начала IV столбца Овальной пластинки (стр. 90) и интерпретацию наиболее трудного для понимания раздела Глиняной таблички (стр. 138 сл.). Он также пересмотрел здесь и некоторые части своего прежнего перевода надписи конусов В и С³⁹. Многие из предложений исторических надписей Урукагины использованы Деймелем для аргументации устанавливаемых им грамматических правил.

Для той же цели приводится большое количество цитат из исторических надписей Урукагины и в опубликованном в 40-х гг. двухтомном труде Р. Жестэна, посвященном шумерийскому глаголу. В 50-х гг. он дополнил этот монументальный труд третьим томом, где принял во внимание те шумерологические исследования, которые были изданы после опубликования первых двух томов⁴⁰. Автор выступает в этом своем труде с оригинальной теорией о значении глагольных префиксов му- и е- и находит в некоторых предложениях надписи конусов В и С опровержение той теории о глагольных префиксах, которая до того была доминантной⁴¹. В 1949 и 1950 гг. немецкий шумеролог А. Фалькенштейн напечатал свою обстоятельную двухтомную монографию о грамматике надписей Гудеи⁴². Хотя труд Фалькенштейна почти не использует для своего построения материал исторических надписей Урукагины, но он имеет тем не менее значение и для последних, поскольку изучение Фалькенштейном надписей Гудеи может служить для понимания некоторых оборотов и предложений более древних эпиграфических памятников.

В 1951 г. у нас было напечатано первое исследование, посвященное интерпретации надписей реформ Урукагины⁴³,- статья И. М. Дьяконова⁴⁴. Его работа является бесспорно шагом вперед по сравнению с исследованием Деймеля 1920 года, и ряд его наблюдений следует учесть последующим интерпретаторам надписей Урукагины. К недостаткам исследования И. М. Дьяконова надлежит отнести некоторую необоснованность в отдельных случаях, правда, в весьма сложном контексте предложенных автором переводов. Так, например, он без каких-либо колебаний, с полной решительностью интерпретирует в тексте 18 прямоугольника VII столбца конуса В Урукагины двойное слово gána-ga просто как "поле", а не "поле ga", как было предложено некоторыми другими исследователями⁴⁵. С такой же категоричностью, без казалось бы, убедительной аргументации И. М. Дьяконов отвергает возможность интерпретации в шестом прямоугольнике VII столбца конуса В Урукагины слова šu "рука" как "власть", предложенную Тюро-Данженом и Деймелем⁴⁶. Надлежит также выразить сожаление, что в работе И. М. Дьяконова отсутствует интерпретация надписей, посвященных военным событиям правления царя-реформатора⁴⁷.

В 1952 г. была опубликована названная выше обширная монография швейцарского шумеролога Э. Сольберже, посвященная глагольной системе, зафиксированной в надписях правителей Лагаша времени, предшествовавшего воцарению династии Саргона Аккадского. Автор выступает с новой интересной теорией о значении глагольных префиксов му- и е-, отличной от всех других, выдвинутых ранее. Аргументы в ее пользу он стремился найти во всем дошедшем до нас эпиграфическом материале доаккадского периода и в связи с этим попытался дать свою самостоятельную интерпретацию многим трудным для понимания разделам этих надписей, в том числе и надписей Урукагины. В отдельных случаях его интерпретация устраняет вполне успешно те препятствия, которые долгие годы мешали осознанию смысла того или другого места надписей Урукагины. Так, заслуживает внимания предложенная Сольберже интерпретация текста столбца II, 4-9 Овальной пластинки, который до него являлся непреодолимым препятствием для всех интерпретаторов данной надписи. Предложенная швейцарским шумерологом интерпретация раскрывает все ценное содержание столь долго непонятого текста и дает возможность историку сделать из него весьма существенный вывод. Вместе с тем надлежит сказать, что не всегда чтения и переводы Сольберже были в достаточной степени обоснованы, как это иной раз доказывает М. Ламбер в своих критических замечаниях по поводу монографии Э. Сольберже⁴⁸.

С. Крамер в указанной выше статье 1953 года поставил вопрос о шумерийской историографии, используя иногда переводы и материалы своего учителя А. Пёбеля⁴⁹. Автор дает в этой работе наряду с переводом упомянутого выше историографического текста времени правителя Лагаша Энтемены также пересказ текста надписей конусов В и С о реформах Урукагины. В тех случаях, когда автор сменяет пересказ четким переводом отдельных разделов надписи, его интерпретацию надлежит принимать во внимание. В качестве достоинства следует подчеркнуть и то, что автор поставил вопрос о датировке надписей Овальной пластинки, отмечая отсутствие имени Урукагины в сохранившейся части надписи и наличие в IV столбце ее варианта историографической надписи Энтемены (ук. соч., прим. 7 и 28). Для полноты перечня специальной литературы, посвященной эпиграфическим памятникам Урукагины, следует привести еще указание Крамера на высоко оцененный им перевод надписей царя-реформатора, сделанный Пёбелем в еще не опубликованном его труде "Sumerische Lesestücke" (Kramer, SH, прим. 28). Данное указание является тем более необходимым, что профессор Крамер был столь любезен, что прислал мне в начале 1960 г. перевод нескольких прямоугольников из надпией конусов В и С и Овальной пластинки, взятый из указанного труда А. Пёбеля. Этих переводов я коснусь в дальнейшем в комментарии к надписям Урукагины.

В 1954 г. было издано исследование А. Фалькенштейна "La cité-temple sumerienne"⁵⁰. В нем дан весьма содержательный очерк развития шумерийского общества начиная с древнейшего бесписьменного периода вплоть до его конечной эпохи - III династии Ура. В этом очерке автор неоднократно обращается к эпохе царя-реформатора Урукагины, и ряд его замечаний заслуживает внимания. Так, на основании надписи конусов В и С Урукагины автор заключает, что в глубокой древности храмы владели всей землей (ук. соч., стр. 791). Он также отметил воздействие норм этики, нашедших свое отражение в той же надписи Урукагины, на нормы этики, установленные в дни вавилонского царя Хаммурапи (там же, 798). Далее Фалькенштейн высказывает очень существенное положение, что сложное слово é-gal "дом большой" обозначал в шумерийских текстах, относящихся к историческому периоду Шумера, исключительно "дворец" правителя. К сожалению, в специальной литературе не все авторы приняли это положение, хотя оно находит свою аналогию в древнеегипетском языке, в котором сложное слово рг-⁽ ₎⁾ "дом великий" обозначало дворец царя.

Но в работе Фалькенштейна имеются и такие положения, с которыми я не могу согласиться. Так, вызывает возражение его утверждение (стр. 794), что роль рабов в Шумере эпохи Урукагины была незначительна - это противоречит выводу моего исследования "Удельный вес рабского труда в храмовом хозяйстве досаргоновского Лагаша" (ВИ, 1960, № 2, стр. 60), согласно которому "труд рабов играл весьма существенную роль". Автор полагает также, что все свободные люди, трудившиеся на полях храма, получали клочек храмовой земли и зерновое довольствие в течение четырех-пяти месяцев, во время которых они выполняли для храма требуемые сельскохозяйственные работы (стр. 796). В действительности же далеко не все свободные люди, работавшие для хозяйства храма, получали от последнего земельный надел и зерновое довольствие в течение четырех-пяти месяцев. Громадное большинство из них при предшественнике Урукагины Лугаланде являлись не членами храмового персонала, а членами сельских общин, сидевших на земле, над которой владычествовало божество, но не его храм. Поскольку же общины сидели на земле, принадлежавшей божеству, то они и должны были за свой надел земли, собственность божества, выполнять работу, требуемую для храма последнего. Лишь в царствование Урукагины большинство из членов общин было включено в число иждивенцев соответствовавшего храмового хозяйства, как я доказал в моем исследовании "Государство Лагаш" (стр. 48 сл.). Фалькенштейн высказывает неправильное с исторической точки зрения положение, что Урукагина называл себя то "царем" (лугал), то патеси, resp. энси, и из этого неправильного положения делает вывод, что титул "царь" терял постепенно свое значение (стр. 797). В действительности же Урукагина называл себя по отношению к внешнему миру патеси (энси) лишь в первый год своего правления, а второй год его правления стал первым годом его царствования и титул "царь" (лугал) остался за ним для внешнего мира вплоть до года его поражения.

В заключение моей оценки наблюдений А. Фалькенштейна касательно эпохи Урукагины я считаю необходимым указать еще на один момент, который выдвигает его исследование в шумерологии на одно из первых мест. Дело в том, что Фалькенштейн в этом своем исследовании отвергает значение расового антагонизма для истории Шумера и Аккада, который выдвигался в течение долгого времени в качестве основного противоречия в истории народов южного Междуречья. Лишь в 1939 г. крупный шумеролог Т. Якобсен отверг для истории Шумера и Аккада значение расово-этнического фактора, а у нас независимо от него И. М. Дьяконов выдвинул в качестве решающего исторического фактора социально-экономический вместо расового. В 1954 г. на Западе у Т. Якобсена появился новый союзник в лице А. Фалькенштейна, который в рассматриваемом исследовании заявляет, что борьба между шумерийским югом и Кишем на севере не являлась "столкновением между двумя расами, но была обусловлена соперничеством двух слоев населения, поведение которых было обусловлено существенно расходившимися традициями. Напротив, более высокий или более низкий уровень культуры обеих сторон должен был играть лишь второстепенную роль, так как всегда имелась возможность достигнуть путем ассимиляции более развитой цивилизации. Необходимые способности, наверное, не отсутствовали у аккадского слоя, как об этом свидетельствует его словарь, его религия, его поэзия и особенно его изобразительное искусство. С той точки зрения, которая нас занимает, решающим фактором был следующий: аккадский слой утверждал право на земельную собственность за индивидуумом или кланом, потрясая тем самым основной принцип шумерийского города (cité) - храма" (стр. 808).

Я решился дать столь обширную цитату из исследования А. Фалькенштейна, так как по отношению к нему И. М. Дьяконов выдвинул незаслуженный упрек (ВДИ, 1963, № 2, стр. 168). И. М. Дьяконов писал, что с начала 50-х гг. "на Западе стали раздаваться голоса с большей или меньшей степенью решительности, отвергавшие тезис Т. Якобсена" и в примечании (прим. 5 на стр. 168) указывал на рассматриваемое исследование А. Фалькенштейна. Я полагаю, что причисление Фалькенштейна к числу исследователей, отвергающих тезис Т. Якобсена, является определенно несправедливым. Дело в том, что А. Фалькенштейн, высказывая свое положение, что вражда между населением севера и юга южного Междуречья "не является результатом столкновения между двумя расами", ссылается в примечании к данному своему положению на известное исследование Т. Якобсена "The assumed Conflict between Sumerians and Semites in Early Mesopotamian History" (JAOS, LIX, 1939, стр. 285-295). Этому исследованию Якобсена И. М. Дьяконов дал следующую блестящую оценку (ук. соч., стр. 167): "Распространенному западноевропейскому воззрению, абсолютизирующему и проецирующему в прошлое расовую и национальную ненависть и провозглашающему ее извечность, объясняющему с ее помощью все исторические события, затушевывая роль общественных, классовых противоречий в мировой истории,- этому воззрению тезис Т. Якобсена нанес в области истории древнего Востока сокрушительный удар". Очевидно, такого же высокого мнения о значении исследования Т. Якобсена был и А. Фалькенштейн, коль скоро он в своем исследовании "Шумерийский город-храм" оказал прямую поддержку тезису Т. Якобсена и, следуя ему, отверг для истории Шумера и Аккада расовый антагонизм между шумерийцами и семитами в качестве исторического фактора. Фалькенштейн противопоставил шумерийцев и семитов южного Междуречья не в отношении расы и этноса, а в отношении вопроса о земельной собственности. "Семитический слой", согласно Фалькенштейну, признавал земельную собственность за индивидуумом или за кланом, а "шумерийский слой" за городом-храмом. Подобное отличие, конечно, не было связано с расовым моментом, а было обусловлено, очевидно, тем, что обе народности пребывали на различных ступенях общественного развития. Для семитов "клановая" организация еще не была преодолена, шумерийцы же успели преодолеть последнюю и достигли в условиях упорной работы над созданием ирригационной системы организации полиса-храма.

Можно, конечно, оспаривать вышеуказанный тезис Фалькенштейна, но следует согласиться с тем, что он не имеет ничего общего с утверждением расово-этнического антагонизма между шумерийцами и семитами и опровержением тем самым тезиса Т. Якобсена. На этом я могу закончить оценку заслуживающего внимания исследования А. Фалькенштейна. .

В середине 1955 г. было опубликовано исследование Ф. Дж. Стефенса, посвященное ряду наблюдений над документами хозяйственной отчетности времени Урукагины, но оно касалось также и интерпретации нескольких важных постановлений, содержавшихся в надписи конусов В и С царя-реформатора. Последняя проблема, которая ставится автором этой статьи, сводится к существенному вопросу о дате проведения реформ Урукагиной. Автор решает указанную проблему весьма своеобразно, датируя реформы Урукагины 6 годом его правления, и проверка данного решения потребует немалой работы⁵¹.

В 1956 г. академик А. И. Тюменев издал свой монументальный труд "Государственное хозяйство древнего Шумера", но он почти совсем не коснулся эпиграфических памятников, которые были посвящены увековечению политических и социальных и исторических явлений эпохи Урукагины.

В исследовании М. Ламбера, опубликованном в конце 1956 г., была дана транскрипция и комментированный перевод надписей конусов А, В и С Урукагины и Овальной пластинки⁵². В этой статье автор ограничил свою задачу исключительно интерпретацией текста, посвященного злоупотреблениям предшественников Урукагины и благодетельным реформам последнего. Поэтому он не дал перевода ни первых двух столбцов, ни последних 15 прямоугольников XII столбца надписи конусов В и С, так как они сообщали лишь о построении храмов и о прорытии каналов, произведенном по повелению царя-реформатора. В основу своего исследования об общественных недугах при предшественниках Урукагины и об исцелении их мероприятиями последнего Ламбер положил тот замечательный источник, который сохранили нам две параллельные надписи - надписи так называемых конусов В и С. В целях уяснения содержания текстов реформ М. Ламбер подобно И. М. Дьяконову в 1951 г. последовал примеру А. Деймеля и разбил содержание текстов на параграфы. Ради того же уточнения понимания этих текстов автор присоединяет к каждому параграфу те параллели, которые нам сообщают другие надписи Урукагины⁵³.

Недочетом работы М. Ламбера является, по моему мнению, то обстоятельство, что он подобно И. М. Дьяконову в его статье 1951 года совсем не затронул надписей времени Урукагины, касавшихся военных событий царствования последнего. Это тем более непонятно, что М. Ламберу принадлежит несомненная заслуга указания на два документа хозяйственной отчетности, дошедшие до нас от 4 и 5 годов правления царя Урукагины, которые свидетельствуют, что в течение трех лет, начиная с 4 года царя-реформатора, область Лагаша была жертвой вторжения врага⁵⁴. Этот вывод свидетельствует о способности М. Ламбера к исторической интерпретации изучаемых источников. Заслуживает одобрения историка и заключительная часть рассматриваемой работы: она представляет собой словарик основных терминов, которые встречаются в текстах реформ Урукагины. Включение подобного словарика в работы, посвященные изучению той или другой группы источников, было бы вообще крайне желательным⁵⁵. На основной недочет работы М. Ламбера указал уже И. М. Дьяконов в своем исследовании, опубликованном в том же журнале⁵⁶. Дьяконов отмечает (стр. 2), что М. Ламбер в своей работе отступил от традиции издания содержания текста в том же порядке, в каком оно дано в оригинале. В самом деле, разделяя тексты "реформы" Урукагины на параграфы, Ламбер перераспределяет параграфы реформ в том порядке, в котором в оригинальном тексте перечислены злоупотребления во время предшественников Урукагины. Мало того, если злоупотребление упоминается в той же части надписи, что и реформа, т. е. если здесь то же предложение включает в себя и злоупотребление, и реформу, то Ламбер разделяет единое предложение в надписи на два предложения, и одно он вводит в раздел злоупотреблений, а второе - в раздел реформ. Таким образом, порядок параграфов, посвященных реформам, в исследовании Ламбера не соответствует порядку, в котором указанные параграфы расположены в самой надписи.

Подобным перераспределением параграфов, посвященных реформам Урукагины, М. Ламбер стремился, очевидно, с большей конкретностью выявить направление устремлений царя-реформатора. К сожалению, он не предпослал этому перераспределению содержания текстов Урукагины точный перевод этих текстов, в котором не был бы изменен порядок следования параграфов о реформах в соответствии с порядком параграфов о злоупотреблениях. Дав предварительно такой перевод, М. Ламбер смог бы со спокойной совестью провести свое перераспределение параграфов, отмечавших реформы Урукагины. Теперь же И. М. Дьяконов вполне прав, когда он указывает (там же), что подобное перераспределение текста таит в себе определенную опасность, так как оно навязывает читателю субъективную интерпретацию автора и разъединяет то, что должно быть объединено. В ряде случаев И. М. Дьяконов в своей работе дает несколько иную интерпретацию шумерийского текста, нежели та, которую предлагал М. Ламбер. В одном случае он устанавливает ошибку французского исследователя в транскрипции шумерийского текста⁵⁷.

В той части моей работы, которая будет посвящена интерпретации исторических надписей Урукагины, я буду учитывать переводы И. М. Дьяконова, так же как и переводы других исследователей. Там я буду отмечать все моменты согласия и несогласия с интерпретацией И. М. Дьяконова и других моих предшественников. Здесь же я хочу остановиться несколько на двух проблемах, которым, по моему мнению, И. М. Дьяконов должен был уделить немного больше внимания. Я имею в виду в первую очередь интерпретацию сложного социального термина šub-lugal⁵⁸, который М. Ламбер, следуя по существу за интерпретацией Тюро-Данжена, перевел "voué du roi" ("посвященный царя")⁵⁹. И. М. Дьяконов не согласен с такой интерпретацией указанного сложного слова и заявляет, что "lugal здесь, вероятно, просто "хозяин", а не "царь": царя в Лагаше во время Лугаланды не было" (ук. соч., стр. 8). Однако трудно себе представить, чтобы Ф. Тюро-Данжен не знал, что в Лагаше во время правления патеси Лугаланды не было царя. Он, а за ним Ламбер, конечно, этот факт знали, и поэтому Тюро-Данжен в своей транскрипции указанного шумерийского текста снабдил социальный термин šub-lugal следующим примечанием: "т. е. бог Нингирсу"⁶⁰.

Второй вопрос, на котором я хочу остановиться при разборе исследования И. М. Дьяконова, это проблема чтения в конусах В и С сложного слова gána-ga⁶¹. Следует показать, что чтение gag̃, предложенное в качестве возможного И. М. Дьяконовым⁶², для gán, resp. gána, являлось невозможным, как это вытекает из исчерпывающего исследования Р. Жестэна о шумерийских словах, в состав которых входит нунированное g. Р. Жестэн доказал также, что комплементным слогом слова, оканчивавшегося на нунированное g, являлся не слог ga₁ а слог ga₂⁶³. Действительно, мы не находим ни одного написания сложного слова gána-ga, в котором слог ga был бы написан не через ga₁? а через ga₂, как об этом свидетельствуют примеры, собранные самим И. М. Дьяконовым в его указанном исследовании (стр. 9, прим. 1).

Надлежит указать также, что И. М. Дьяконов в своей последующей работе, опубликованной через полгода после появления в печати упомянутой его статьи на английском языке, отказался полностью от своего предположения, что конечное n в слове gán "поле" является нунированным g, поскольку gána-ga никогда не пишется со знаком gà ⁶⁴. Поэтому И. М. Дьяконов, отказавшись от своей догадки о наличии нунированного g в конце слова gán "поле", пытается иным путем отстоять свое положение, что gána-ga является не сложным словом "поле-ga", а соответствует родительному падежу слова gán "поле". Для этой цели он причисляет данное сложное слово gána-ga к группе слов, подобных kal(ag) "быть сильным" или uz(ag) "гусь"⁶⁵. В связи с данным утверждением И. М. Дьяконова следует указать, что филологическая наука не располагает какими-либо аргументами в пользу того, чтобы слово gán следовало бы читать gán(ag) подобно вышеприведенным словам kal(ag) и uz(ag). Дело в том, что слово gán, resp. gána, упоминается в силлабариях, учебниках вавилонских и ассирийских писцовых школ, но постулируемое И. М. Дьяконовым написание gánag мы нигде не встречаем⁶⁶.

Ряд других проблем, связанных с интерпретацией текстов эпохи Урукагины, И. М. Дьяконов решил в данной своей статье иначе, чем я, и я коснусь этих разногласий в работе, которая будет посвящена переводу и обстоятельному комментированию исторических надписей царя-реформатора. Я надеюсь, что в этой работе мне удастся в некоторых случаях убедить моего упорного оппонента в правоте моей интерпретации шумерийских исторических источников. Подобный оптимизм с моей стороны обусловлен тем обстоятельством, что в этой статье И. М. Дьяконов, останавливаясь на моем переводе и интерпретации исторического текста, связанного с Урукагиной⁶⁷, заявил, что "самый этот перевод и предложенная акад. В. В. Струве интерпретация текста слишком произвольны"⁶⁸. К данному историческому тексту я вскоре снова вернулся, но результаты этого моего исследования были напечатаны уже после того, как была опубликована рассматриваемая статья И. М. Дьяконова. В указанной моей статье "Основные вехи войны Урукагины и Лугалзаггиси"⁶⁹ названный исторический текст играет весьма существенную роль и его интерпретация в основном мало отличается от интерпретации, предложенной мной в 1957 г. Тем не менее в монографий, напечатанной в 1959 г., И. М. Дьяконов отказывается излагать ход войны между Урукагиной и Лугалзаггиси, "так как его подробная реконструкция дана в работе В. В. Струве "Основные вехи войны Урукагины и Лугалзаггиси""⁷⁰. Поэтому я надеюсь, что и некоторые другие мои интерпретации, которые в 1958 г. казались И. М. Дьяконову "произвольными", встретят в дальнейшем его согласие по мере ознакомления с моей аргументацией. В 1959 г. появилось исследование ученицы Р. Жестэна И. Розенгартен "La notion sumerienne de souverainetée divine: Uru-ka-gina et son dieu Nin-gir-su"⁷¹. Автор учитывает все предшествовавшие исследования о реформах Урукагины, опубликованные на французском и английском языках⁷², но пытается быть по мере возможности самостоятельной в своей интерпретации исследуемого текста. Надлежит подчеркнуть, что она единственная из всех исследователей, изучавших надписи Урукагины после А. Деймеля, в должной мере отметила прогресс, достигнутый последним в деле интерпретации этих важнейших исторических источников (ук. соч., стр. 130).

В работе И. Розенгартен приходится, к сожалению, отметить, как и в работах некоторых ее предшественников, отсутствие историзма. В самом деле, хотя она признает, что надписи на конусе А и Овальной пластинке дополняют сведения о мероприятиях Урукагины, увековеченные на конусах В и С⁷³, но вместе с тем она в дальнейшем не останавливается на этом вопросе и в своем исследовании ограничивается лишь транскрипцией и комментированным переводом надписи на конусах В и С. Не совсем понятно утверждение автора, что царь-реформатор не поколебал ни политический режим, ни администрацию, ни религию Лагаша (ук. соч., стр. 131), хотя она и заявляет, что Урукагина выдвигал тяжелое обвинение против своих предшественников в эксплуатации имущества богов (ук. соч., стр. 133 сл.). Правда, в дальнейшем И. Розенгартен ставит под сомнение, что при Урукагине замена формулы предшествовавших лет "собственность Барнамтарры, супруги Лугаланды" формулой "собственность богини Баба" соответствовала действительно реальной передаче имущества богини Баба из ведения правителя в ведение религиозной общины⁷⁴. Далее автор высказывает положение, что противопоставление храмов "дому великому", т. е. дворцу царя, является неуместным, поскольку дворец царя был самым мощным из храмов и имел своего верховного жреца - sag̃a é-gal ("дома большого") (ук. соч., стр. 140). Можно упрекнуть автора также в том, что она почти не коснулась тех постановлений, которые не были включены в надписи конусов В и С, а лишь в надпись на Овальной пластинке⁷⁵. Это тем более досадно, что Розенгартен приложила к своему исследованию транскрипцию и комментированный перевод одной лишь надписи конусов В и С, а в своем комментарии к переводу этой надписи она лишь однажды приводит один параллельный текст из надписи Овальной пластинки (ук. соч., стр. 147, прим. 4) и два раза вскользь касается надписи конуса А⁷⁶. Заслуживает одобрения приложенный к статье словарь тех терминов, которые разъясняются как в предисловии к транскрипции надписи конусов В и С, так и в комментированном переводе текста указанных памятников (ук. соч., стр. 160).

Кроме этого исследования, И. Розенгартен является автором двух монографий, изданных в 1960 г. ⁷⁷. Первая монография посвящена рассмотрению жертвоприношений в шумерийском обществе⁷⁸, а вторая - весьма обстоятельный труд - ставит вопрос о шумерийском понятии потребления в жизни экономической и религиозной⁷⁹. Поставленная перед автором проблема в первой из монографий выходит по существу за пределы той тематики, которой посвящено мое настоящее исследование, и мне придется лишь мимоходом коснуться вопросов жертвоприношения независимо от социально-экономической проблематики. Зато тематика второй монографии Розенгартен отчасти близка к тем задачам, которые подлежат решению в моей работе, поскольку она в названной своей большой монографии пытается ответить на вопрос о значении "реформ"⁸⁰ Урукагины. Автор останавливается на той реформе Урукагины конусов В и С, которая утверждала во дворце патеси и на земле патеси, и во дворце и на земле жены патеси, и во дворце и на земле детей патеси господство бога Нингирсу и его божественной семьи⁸¹. Приведя данное постановление Урукагины, И. Розенгартен предостерегает читателя, чтобы он не воспринимал буквально данную "эмфатическую декларацию" царя Лагаша. По ее мнению, по существу никакого различия между отношением к имуществу храма богини Баба со стороны Урукагины и со стороны его предшественников не было (CSCVER, стр. 353). Подобный отказ И. Розенгартен от известного положения А. Деймеля потребует весьма тщательной проверки, которую я попытаюсь провести в той моей работе, которая будет посвящена определению сущности реформ Урукагины.

В конце 1959 г. была опубликована названная выше докторская диссертация И. М. Дьяконова, посвященная истории Шумера начиная с древнейших времен вплоть до III династии Ура⁸². Это последняя из известных мне работ, изучавших исторические надписи Урукагины, а также и документы хозяйственной отчетности времени царя-реформатора и его двух ближайших предшественников из архива храма богини Баба. В рецензии на труд И. М. Дьяконова я отметил, что эта монография, "в которой использовано много источников и привлечены результаты специальной литературы, представляет несомненный научный интерес" (НАА, 1961, № 2, стр. 176). Данное суждение является выводом из обстоятельной рецензии, в которую я пытался включить и некоторые коррективы и дополнения, полученные мной отчасти путем изучения табличек архива храма богини Баба эпохи Урукагины (там же, стр. 168-176). Надлежит во имя справедливости отметить, что эффективное использование материала, который предоставляет историку архив храма богини Баба, не под силу одному исследователю. Я лично мог использовать его только благодаря помощи моего референта О. Д. Берлева, который своим интенсивным трудом помог мне создать картотеки имен, титулов, профессий и других социальных терминов, засвидетельствованных документами этого храмового архива. Поэтому я далек от того, чтобы упрекать И. М. Дьяконова в неполадках, обусловленных отсутствием у него результатов детального изучения табличек архива храма богини Баба, поскольку перед ним стояла сложная задача создать свое понятие всей истории Шумера, а не только одной эпохи Урукагины. Данных неполадок, а также и других моментов, которые я решаю по-иному, нежели И. М. Дьяконов, я коснусь в комментарии к переводу исторических надписей Урукагины. Там же я упомяну и о предложениях к переводу текста конусов В и С царя-реформатора и Овальной пластинки, сделанных на семинарских занятиях, которые вел И. М. Дьяконов во время своего трехмесячного пребывания в Чикаго по приглашению Восточного института Чикагского университета. На этих занятиях помимо студентов присутствовал и принимал активное участие ряд видных ассириологов и шумерологов. Участниками этих занятий была использована и интерпретация вышеуказанных надписей, предложенная несколько раньше на своих семинарских занятиях крупным шумерологом Т. Якобсеном. И. М. Дьяконов любезно познакомил меня с этим материалом, за что приношу ему мою благодарность. Все эти новые предложения как чтения, так и интерпретации того или другого термина, которые имеют целью уяснить и уточнить тенденцию реформ Урукагины, будут мной учтены при окончательной интерпретации всех исторических надписей великого шумерийского правителя, являющейся завершением моей долголетней работы по изучению этого раздела истории Шумера.

В заключение моего обзора работ, посвященных установлению фактов эпохи Урукагины, я хочу сказать несколько слов об упомянутом прекрасном труде Э. Сольберже "Corpus des inscriptions "royales" présargoniques de Lagaš". Здесь собраны клинописные копии всех известных нам надписей правителей доаккадского Лагаша, начиная с Урнази и кончая Урукагиной. Единственный упрек, который я решаюсь высказать автору этого полезнейшего издания, это отсутствие среди копий эпиграфических памятников правителей Лагаша указанного времени надписи на так называемом Черном камне. Правда, в надписи упомянут как действующее лицо только старший сын правителя Энаннатума - Лумматур, но следует учесть, что учреждение такого землевладения, как увековеченное в надписи на этом камне, вряд ли могло быть создано Лумматуром без согласия на то его отца, правителя Лагаша. Да и сам Лумматур мог бы, пожалуй, и сам по себе быть включенным в число тех лиц, надписи которых достойны войти в состав надписей правителей Лагаша. Дело в том, что "вероятно, Лумматур был наследником и соправителем своего отца"⁸³. Вообще следует отметить, что трагическая судьба старшего сына патеси (энси) Лагаша Энаннатума заслуживает того, чтобы историки уделили ей больше внимания⁸⁴, а поэтому и все надписи, связанные с его именем, достойны быть включенными в образцовое издание Э. Сольберже.

 

Примечания:

 

1. А. И. Тюменев, Производители материальных благ в царском хозяйстве времени третьей династии Ура, ВДИ, 1954, № 1, стр. 10: "Еще 20 лет назад акад. В. В. Струве на основании документов архива Уммы удалось показать рабский способ эксплуатации рабочей силы в этом хозяйстве".

2. См. В. Струве, История древнего Востока, Л., 1941, стр. 85 сл. Мои выводы покоятся в основном на материале из Уммы, Лагаша и Дрехема. Те же материалы использованы и в моих последующих исследованиях, особенно в работе "Новые данные об организации труда и социальной структуре общества Сумера эпохи III династии Ура" (СВ, VI, 1949, стр. 178 сл.). Акад. А. И. Тюменев в своей вышеуказанной статье использовал также ставший известным несколько позднее материал архива города Ура, и его выводы совпали по существу с выводами, сделанными на основании данных архивов Уммы, Лагаша и Дрехема.

3. Главные издания документов хозяйственной отчетности архивов храма богини Баба в Лагаше следующие: F. Thureau-Dangin, Recueil de tablettes chaldéennes, P., 1903 (далее - RTC); М. В. Никольский, Документы хозяйственной отчетности древнейшей эпохи Халдеи, СПб, 1908 (далее - Ник.); М. Аllotte de Ia Fuye, Documents Présargoniques, вып. 1-5, P., 1908 - 1920 (далее- DP); Н. de Genouillac, Tablettes sumériennes archaïques, P., 1909 (далее - TSA); M. J. Hussey, Sumerian Tablets in the Harvard Semitic Museum, 1, Cambr. Mass., 1912 (далее - STH); W. Förtsch, Altbabylonische Wirtschaftstexte aus der Zeit Lugalandas und Urukaginas, Lpz, 1916 (далее - Fö.). Тексты эпохи Урукагины из Переднеазиатского отдела берлинских государственных музеев, транскрибированные и комментированные А. Деймелем в двух изданиях его "Sumerische Grammatik" (Roma, 1924 и 1939; далее - SG), а также в серии "Orientalia", начиная с № 1 (1920) и, наконец, в монографии: A. Deimel, Sumerische Tempelwirtschaft zur Zeit Urukaginas und seiner Vorgäager, Roma, 1931 (серия "Analecta Orientalia") (далее - AnOr, 2).

4. Заслуга положить начало первичной обработки документов лагашского архива богини Баба принадлежит выдающемуся русскому ученому М. В. Никольскому. В своем названном выше прекрасном труде М. В. Никольский не ограничился автографиями изучаемых им текстов, но дал их изложение или перевод (наиболее интересных документов), со всей обстоятельностью рассмотрел лексику, а также на основании данных, извлеченных из них, попытался дать некоторое представление о храмовом хозяйстве шумерийского города-государства той эпохи. Столь успешно начатое М. В. Никольским дело первичной обработки документов архива богини храма Баба было завершено А. Деймелем, создавшим монументальный словарь шумерийского языка. В выпусках серии "Orientalia" Деймель рассмотрел тексты архива, касающиеся измерения полей (№ 4), обработки храмовой земли (№ 5, стр. 1-22), использования тростниковых зарослей (там же, стр. 37-44), хозяйственного персонала храмовой земли (№. 6), ренты зерном и устройства и очищения каналов (№ 7), переработки зерна (№ 14), садоводства (№ 16), огородничества (№ 17), скотоводства (№ 20), продуктов скотоводства и их переработки (№ 21, стр. 1-40), рыболовства (№ 21, стр. 40-82), религиозных выдач (№ 26, стр. 1-29), списков хозяйственного персонала храма (там же, стр. 21-62), жертвенных списков Урукагины и его предшественников (№ 28), текстов "положения" (№ 32), списков выдачи зерна (№ 34-35 и 43-44). На основании представленных ей А. Деймелем материалов А. Шнейдер дала общую характеристику шумерийского государства: A. Schneider, Die sumerische Tempelstadt, Essen, 1920 (cep. "Staatswissenschaftliche Beiträge", hrsg. von. J. Plenge, вып. 4). А в 1931 г. Деймель и сам подвел итоги результатов своей первичной обработки документов архива храма Баба в упомянутой выше монографии "Sumerische Tempelwirtschaft zur Zeit Urukaginas und seiner Vorgänger". Но и эта работа А. Деймеля не дала решения вопроса об общественном строе Лагаша в XXV - XXIV вв. не только вследствие методологических установок автора, но вследствие некоторой неудовлетворительности его интерпретации исторических надписей Урукагины.

5. A. Falkenstein, Grammatik der Sprache Gudeas von Lagaš, I, Roma, 1949, стр. 1 сл. и прим. 1 к стр. 2.

6. G. Gros, Nouvelles fouilles de Tello, P., 1910-1914 (далее - NFT), стр. 213 под номером АО 4598.

7. Е. Sollberger, Le système verbal dans les inscriptions "royales" présargoniques de Lagaš, Gèneve, 1952 (далее - SV), стр. 92, прим. 1.

8. RAss, XLVIII, 1954, стр. 92 и прим. 5.

9. На LI и LII страницах эпиграфической части роскошного издания "Découvertes en Chaldée" (далее - Déc. и Déc. ép.), выходящего отдельными выпусками. Оно было начато Е. де Сарзеком и Л. Гёзеем и завершено после смерти последнего в 1912 г. одним Е. де Сарзеком.

10. F. Thureau-Dangin, Les inscriptions de Sumer et d'Akkad, P., 1905. Два года спустя Тюро-Данжен опубликовал свою книгу на немецком языке: F. Thureau-Dangin, Die Sumerischen und Akkadischen Königsinschriften ("Vorderasiatische Bibliothek", I), Lpz, 1907 (далее - SAKI). В этих книгах Тюро-Данжен дал транскрипцию и перевод текстов. Поскольку немецкое издание является несколько более полным, то я буду цитировать по этому изданию, где на 46-54 стр. были даны транскрипция и перевод надписи конусов B и C.

11. Как это ни странно, но в 1953 г. автор главы по истории Шумера во II томе "Historia Mundi", швейцарского десятитомника по всеобщей истории, заявил, что в этой надписи имеются большие пробелы (стр. 244), т. е. автор главы отождествил пробелы в переводе Тюро-Данжена с лакунами в тексте - см. мою рецензию на II том названного издания в журнале "Коммунист", 1955, № 9, стр. 115 сл.

12. См. стр. L, № 3 в Déc. ép.

13. В. В. Струве, Государство Лагаш, М., 1961, стр. 39.

14. SAKI, стр. 44-47. Здесь же в прим. g к стр. 44 Тюро-Данжен указывает, что первые три столбца надписи, отмечающие строительную деятельность Урукагины, были переведены еще Амио.

15. В указанном примечании к стр. 44 SAKI Тюро-Данжен отмечает, что текст надписи конуса А "большей частью тождествен" с надписью конусов В и С. Поэтому и пояснительные примечания к первой надписи он дает три транскрипции второй надписи.

16. SAKI, стр. 54-57. Автография была издана Déc. ép., стр. L, № 1.

17. Столбцы шумерийских надписей были разделены не на строки, а на прямоугольники, которые могли включать одну, две или даже больше строк.

18. Первым исследователем, который подчеркнул в специальной литературе отсутствие имени Урукагины в сохранившемся тексте Овальной пластинки, был С. Н. Крамер (S. N. Kramer, Sumerian Historiographie, "Israel Exploration Journal", III, 1953, стр. 229, прим. 29). Крамер отметил, что "эта пластинка приписывается Урукагине, хотя его имя не встречается в сохранившемся тексте". Что же касается чтения титула патеси, то я продолжаю титул PA-TE-SI читать не энси, а патеси, следуя в данном отношении примеру шумерологов французской школы. Данный консерватизм с моей стороны, конечно, не повредит пониманию предлагаемой мной интерпретации исторических надписей Урукагины. Каждый читатель может при желании заменить "устарелое" чтение патеси более "адекватным чтением энси".

19. Автография одного из них была издана Тюро-Данженом (Déc. ép., стр. XLVII); транскрипция и перевод даны им же в RAss, IV, стр. 37 сл. и затем в SAKI, стр. 36-41. Второй конус был издан: J. В. Nies and С. Е. Keiser, Historical, Religious and Economic Texts, New Haven, 1920, № 1.

20. SAKI, стр. 38, стб. II, 27- III, 27.

21. См. SAKI, стр. 38, III, 8-9 и SAKI, стр. 56, IV, 13-14; SAKI, стр. 38, III, 19 и SAKI, стр. 56, IV, 26.

22. КСИНА, вып. 46, стр. 27 сл.

23. Очевидно, и надпись Овальной пластинки в разрушенном конце IV столбца повествовала о первых столкновениях Урукагины с Уммой. Таким образом, и надпись Овальной пластинки может, если она действительно восходит ко времени Урукагины, служить переходом от надписей, посвященных реформам Урукагины, к надписям, посвященным его войнам.

24. См. В. Струве, ГАИМК, № 97, стр. 28 и Струве, История древнего Востока, стр. 75 сл.

25. Перевод Тюро-Данжена см. NFT, стр. 213 сл.

26. F. Thureau-Dangin, La ruine de Schirpourla (Lagash) sous le règne d'Ourou-Kagina, RAss, VI, 1907, стр. 26 слл.

27. Так назвал памятник Тюро-Данжен (SAKI, стр. 57-59).

28. См., например, S. Langdon, A Sumerian Grammar and Chrestomaty, P., 1911, где неоднократно приводятся в качестве иллюстраций к грамматическим правилам цитаты из исторических надписей Урукагины с переводом, соответствующим интерпретации Тюро-Данжена.

29. Наиболее поучительный пример неудачного исправления интерпретации Тюро-Данженом одного из шумерийских слов мы находим в двух исследованиях: М. Witzel, Untersuchungen über die Verbal-Präformative im Sumerischen, B., 1912, стр. 58; он же, Keilinscriftliche Studien (далее-KS), стр; 34 сл., прим. 2 к стр. 34 и прим. 1 к стр.35. Здесь автор пытается интерпретировать e-šè-gar, что Тюро-Данжен вполне закономерно перевел "восстановил", как "отменил" и пришел тем самым к невозможному пониманию соответствующего раздела надписи конусов В и С. Подробно об этом см. при интерпретации указанной надписи.

30. A. Deimel, Die Reformtexte Urukaginas, Or., 2, 1920, стр. 3-31 (далее - DRU).

31. DRU, стр. 15-30 и особенно стр. 23, где Деймель отметил различие в отношении Урукагины к храмам по сравнению с его предшественниками.

32. А. Poebel, Grundzüge der sumerischen Grammatik, Rostock, 1923 (далее - GSG).

33. A. Deimel, Sumerische Grammatik der archaistischen Texte, Roma, 1924, предисловие. В ряде моментов, в особенности в вопросе о значении так называемых глагольных префиксов му-, e-, А. Пёбель и А. Деймель пришли к разным результатам. Данный вопрос я осветил в ВДИ, 1962, № 4, стр. 92 сл.

34. G. А. Barton, The Royal Inscriptions of Sumer and Akkad, New Haven, 1929.

35. См. оценку, которую дает указанной книге Э. Сольберже (Sollberger, SV, стр. 4, прим. 1). По мнению Сольберже, эта книга является "bien inférieur" по сравнению с трудом Тюро-Данжена.

36. R. Scholtz, Die Struktur der sumerischen engeren Verbalpräfixe (Konjungationspräfixe) speziell dargelegt an der I. und II. Form (E- und Mu-Konjugation), вып. 1, Lpz, 1934.

37. Этот вопрос освещен в моих исследованиях, посвященных значению шумерийских глагольных префиксов му- и е-.

38. С одним лишь, но зато самым основным для его построения грамматическим положением я никак не могу согласиться, а именно - с положением, что шумерийский язык не знал глагола, поскольку глагольные суффиксы тождественны суффиксам имен существительных, "склоняющим эти последние" (см. предисловие, стр. IV- V). Но склонение свойственно лишь флектирующим языкам и поэтому неудивительно, что понимание Деймелем шумерийского глагола, согласно его же признанию, не разделяется никем другим.

39. Deimel, SG², стр. 67 сл. и стр. 72 сл.

40. R. Jestin, Le verbe sumérien, determinations verbales et infixes ("Études Orientales", VII), P., 1943 (далее - VS, I); он жe, Le verbe sumérien, préfixes, particules verbales et noms verbeaux ("Études Orientales", IX), P., 1946 (далее VS, II); он же, Le verbe sumérien, complément, Р., 1954 (далее - VS, III).

41. См. также В. В. Струве, Префиксы му и е шумерского глагола, ВДИ, 1962, № 4, стр. 91 слл. и он же, Проверка теории о значении глагольных префиксов му и е, ВДИ, 1964, № 2, стр. 107 слл.

42. A. Falkenstein, Grammatik der Sprache Gudeas von Lagaš, I-II, Roma, 1949-1950 ("Analecta Orientalia", XXVIII - XXIX).

43. Результаты изучения текстов Урукагины высокоталантливым советским шумерологом В. К. Шилейко и его учеником А. П. Рифтиным остались, к сожалению, неопубликованными, а мой пересказ содержания надписи конусов В и С в двух изданиях I тома хрестоматии (Учпедгиз, 1936 и 1950 гг.), посвященной источникам истории древнего мира, зависит в сильнейшей степени от исследования Деймеля 1920 года.

44. И. М. Дьяконов, Реформы Урукагины в Лагаше, ВДИ, 1951, № 1, стр. 15 сл.

45. И. М. Дьяконов (ук. соч., стр. 23, прим. 7) со всей категоричностью утверждает, что интерпретация двойного слова gána-ga как "поле-ga", предложенная Тюро-Данженом и поддержанная Деймелем, неверна. В шумерологической филологии следует вообще воздерживаться от подобных категорических суждений, ибо здесь древнее положение dies diem docet имеет полную силу. В самом деле, столь категорически отвергнутое И. М. Дьяконовым положение Тюро-Данжена нашло свое блестящее подтверждение в двух новых исследованиях Р. Жестэна (см. RAss, XLIII, 1949, стр. 40 сл.; XLIV, 1950, стр. 73).

46. Предположение Тюро-Данжена И. М. Дьяконов отвергает одним лишь риторическим вопросом: "Почему šu "рука", "кисть" должно означать "власть"?" (ук. соч., стр. 23, прим. 13). В работе "Государство Лагаш XXV-XXIV вв. до н. э." (стр. 19-21) я доказываю, что šu "рука" в шумерийском языке, как и в других языках, могло иметь также значение "власть".

47. Конечно, И. М. Дьяконов имел полное формальное право, ссылаясь на тему своей статьи "Реформы Урукагины в Лагаше", ограничить поставленную перед собой задачу переводом и анализом содержания надписей конусов А, В и С Урукагины и Овальной пластинки. Вместе с тем он, казалось бы, должен был учесть и то обстоятельство, что исторические надписи, связанные с событиями лет правления Урукагины, смогли бы пролить некоторый свет и на существо того или другого мероприятия царя-реформатора. Кроме того, надлежало бы включить в работу, посвященную реформам Урукагины, и сжатое описание той исторической обстановки, которая сложилась в Шумере и в Лагаше, в частности, к моменту проведения Урукагиной своих реформ, а для этого было необходимо обратить сугубое внимание на те исторические надписи, которые связаны со временем царя-реформатора Лагаша. Этот упрек, предъявленный мной И. М. Дьяконову, должен быть также предъявлен и М. Ламберу, который в 1956 г. посвятил исследование текстам реформ Урукагины.

48. См. рецензию М. Ламбера на труд Э. Сольберже (RAss, XLVII, 1955, стр. 198 сл.) и его же лексикографические замечания к названному труду (RAss, XLVIII, 1954).

49. М. Ламбер (RAss, L, 1956, стр. 169) в числе исследований, связанных с текстами реформ Урукагины, упоминает также труд С. Крамера "From the Tablets of Sumer" (стр. 41-46).

50. A. Falkenstein, La cité-temple sumerienne, CHM, I, 1954, стр. 784-814.

51. F. J. Stephens, Notes on Some Economic Texts of the Time of Urukagina, RAss, XLIX, 1955, стр. 129-136.

52. M. Lambert, Les "réformes" d'Urukagina, RAss, L, 1956, стр. 169-184.

53. См. слова предисловия М. Ламбера к названной статье о реформах Урукагины (стр. 169).

54. См. В.В.Струве, Основные вехи войны Урукагины и Лугалзаггиси, ВДИ, 1958, № 4, стр. 3-13. В одной из следующих работ я снова вернусь к этой теме в главе об историческом содержании надписей правления Урукагины.

55. Словарик напечатан на последней странице указанного исследования М. Ламбера (стр. 184). Подобный словарик завершает исследования того же автора, посвященные досаргоновской эпиграфике. Указанные исследования были опубликованы в ряде выпусков RAss. В настоящем выпуске журнала этот словарик напечатан на стр. 209.

56. I. М. Diakonoff, Some Remarks on the "Reforms" of Urukagina, RAss, LII, 1958, стр. 1-15.

57. Там же, стр. 11 в транскрипции § 14. В прим. 1 к указанной странице М. Ламбер признает, что ошибся.

58. Кон. В, VII, 17 = Кон. С, VI, 37.

59. Ук. соч., стр. 174, § 11. М. Ламбер заменяет чтение šub первого знака другим чтением (ru) и транскрибирует поэтому это сложное слово не šub-lugal, а ru-lugal.

60. SAKI, стр. 49, прим. 1. Более обстоятельно я остановился на этом вопросе в моей статье в ВДИ, 1959, № 2, стр. 12 сл.

61. Кон. В, VII, 23 = Кон. С, VII, 6.

62. В прим. 7 к стр. 8 своего исследования И. М. Дьяконов допускает, что "чтение gag̃ является возможным; передача слога ga₂ знаком ga вместо ga₂ не является совсем без параллелей".

63. RAss, XLIII, 1949, стр. 40слл.; XLIV, 1950, стр. 73. Данное исследование Р. Жестэна по существу опровергает всякую попытку видеть в gána-ga не двойное слово, как предлагал в свое время Тюро-Данжен, а конструкцию, соответствующую родительному падежу слова gána "поле".

64. См. статью И. М. Дьяконова с несколько претенциозным названием "О работе с шумерскими историческими источниками" (ВДИ, 1958, № 2, стр. 56 сл., прим. 46).

65. Там же, стр. 56, прим. 39.

66. См. тот материал, который я привожу в связи с данной филологической проблемой в ВДИ, 1959, № 2, стр. 8-12.

67. Данная надпись АО, 4598 была издана и переведена Тюро-Данженом в NFT, стр. 213-215. Э. Сольберже переиздал эту надпись в своем "Corpus des inscriptions "royales" présagroniques de Lagaš" (Genève, 1956, стр. 57, № 14.). Я дал интерпретацию и частичный перевод текста в статье в ВДИ, 1957, № 4, стр. 17.

68. ВДИ, 1958, № 2, стр. 63.

69. ВДИ, 1958, № 4, стр. 4 слл.

70. И. М. Дьяконов, Общественный и государственный строй древнего Двуречья. Шумер, М., 1959, стр. 196, прим. 1.

71. "Revue de l'istoire des religions", GLVI, 1959, стр. 129-160.

72. Автор придерживается обычной установки: rossica non leguntur.

73. Ук. соч., стр. 131: "Конус А и Овальная пластинка, редакция которых часто отличается от редакции конусов В и С, приносят более чем варианты в выражении: новые постановления, дополняющие, вероятно, первый список".

74. Ук. соч., стр. 135. О роли религиозной общины см. Струве, Государство Лагаш, стр. 33 сл.

75. Автор, как и большинство шумерологов, безоговорочно уверена в том, что надпись на Овальной пластинке отражала законодательство Урукагины.

76. Ук. соч., стр.146, прим. 8; стр. 147, прим. 1.

77. Я ознакомился с ними благодаря любезности И. М. Дьяконова, за что и приношу ему мою благодарность.

78. I. Rosengarten, Le régime des offrandes dans la societé sumerienne, P., 1960.

79. Она же, Le concept sumérien de consommation dans la vie économique et religieuse, P., 1960 (далее - CSCVER).

80. И. Розенгартен не считает Урукагину реформатором и поэтому слово "реформы" ставит в кавычки.

81. SAKI, стр. 50, стб. IX, 7-21.

82. Хотя она несколько раньше увидела свет, нежели две вышерассмотренные монографии И. Розенгартен, но я решил рассмотреть эти работы в связи с ее первой работой, которая имеет прямое отношение к теме моего исследования. Дело в том, что я считаю нецелесообразным завершать обзор литературы, посвященной историческим надписям Урукагины, трудами, не имеющими к данным надписям прямого отношения.

83. Дьяконов, Шумер, стр. 66.

84. Некоторые новые данные о жизни Лумматура можно найти в моей статье "Энтемена-узурпатор" (КСИНА, 46, стр. 30 сл.).